Слава богу, вот и служанка.

Альва накинула пальто, вышла на улицу, уселась в свою повозку и только тогда дала волю слезам.

В канун Рождества пошел снег. Крупные хлопья укрыли землю пушистым ковром и таять не собирались. Альва обулась, надела шубу и собралась на прогулку в парк. Едва она вышла из дому, как возле бордюра остановилась карета и раздался мужской голос:

– Добрый день! Подождите меня!

В темноте Альве не удалось хорошенько рассмотреть лицо человека в окошке. Однако голос его был ей до боли знаком. Оливер. Дверца коляски открылась, но Альва лишь ускорила шаг, проговорив на ходу:

– Нет, спасибо. Я предпочитаю гулять сама по себе.

Спустя мгновение Оливер ее нагнал.

– Предпраздничная хандра? У меня такое тоже бывает.

Она остановилась и повернулась к нему лицом. Одетый в пальто с меховым воротником и блестящий бобровый цилиндр, в свете фонарей Оливер казался идеальным джентльменом, сошедшим со страниц романа Диккенса. Альва ответила ему:

– Благодарю за беспокойство, но я в порядке.

– Я не позволю вам провести этот вечер в одиночестве. Вы направляетесь в парк? – Он указал рукой через дорогу. – Великолепное зрелище, не находите?

– Нахожу, вот только вы все портите. Оставьте меня, пожалуйста.

Оливер был ошарашен.

– Да вы и в самом деле не хотите меня видеть!

– Не разыгрывайте удивление. Я считала вас одним из своих самых верных друзей! Ваше предательство немногим лучше их.

– Вы расстроены тем, что я до сих пор не оказал вам поддержку? Но я был в отъезде и до сих пор ничего не знал…

– Прошу, не нужно притворяться, будто вы ничего не понимаете. Проявите ко мне хоть толику уважения.

Теперь он был в замешательстве.

– Но я и правда не понимаю… Каким образом я вас предал?

– Вы не рассказали мне то, что знали! Настоящий друг не позволил бы мне оставаться непосвященной, не дал бы водить меня за нос день за днем. Все время, что вы его заменяли…

Альве был ужасно неприятен этот человек. Она отвернулась от него и поспешила на запад, едва остановившись на углу Парк-авеню, прежде чем перейти улицу. Оливер двинулся вслед за ней. Он держался рядом, но ничего не говорил. Через несколько шагов Альва остановилась и посмотрела ему в глаза.

– Убирайтесь. Я хочу погулять в этот прекрасный вечер, а вы продолжаете его портить.

– Я пытаюсь вас понять, но то, что вы говорите, не имеет смысла. Ведь до прошлого лета у него не было отношений с этой Нойстреттер.

– Я говорю о герцогине Манчестер.

– Уильям был с герцогиней?!

Оливер выглядел по-настоящему удивленным. Альва возмутилась:

– Если вы хотите показаться невинным…

– Я не притворяюсь.

– Вы в самом деле не знали об этом?

Он покачал головой.

– А когда?..

– Когда строили «Вэлиант», – ответила Альва.

Так, значит, он не предавал ее?

Он ее не предавал.

Она добавила:

– До этого тоже, время от времени. На протяжении нескольких лет. Прошу, скажите, что вы ничего не знали.

– Я не знал, что у него отношения с вашей подругой. Но были и другие, и о них-то я и пытался вам сообщить. Только вы не хотели ничего слышать.

– Я была упряма.

– Вы были благородны. А вот он – настоящий подлец и… Но как вы узнали о том, что между ними происходит?

– Она написала мне обо всем в письме, которое ждало меня в Ницце во время нашего путешествия по Индии.

– Боже мой… Так вот из-за чего вы так расстроились!

– Помните, как на «Вэлианте» вы спросили, придаю ли я значение счастью?

– Помню.

– Но если вы ничего не знали о тех женщинах и не думали, что я тоже в курсе происходящего, почему вы задали тот вопрос?

– Потому что знал, как вы несчастны. На протяжении всего круиза вы были сама не своя. Я беспокоился о вас.

– И это все?

– Все. Но вы говорите, что узнали об измене только в Ницце…

– Я прочла письмо в поезде.

– И все же вы были не в духе и раньше.

«Потому что вы находились рядом. Потому что вы всегда так близко и так далеко».

Альва пожала плечами:

– Возможно, интуиция мне что-то подсказывала.

Оливер присел на ближайшую скамейку.

– Не могу поверить тому, что вы говорите. – Он поднял на нее взгляд: – И он все подтвердил?

– А вы думали, у нее просто воображение разыгралось? Простите, совершенно не понимаю, с чего я вдруг начала ее защищать… Да, он все подтвердил.

Альва присела рядом и почувствовала запах его любимого лосьона… Запах Оливера… Ее друга, который знал, что она несчастна, и не постеснялся ее об этом спросить.

– А я предположила, что вы все знали и поэтому исчезли. Ни в Нью-Йорке, ни в Ньюпорте вы не появлялись.

– Как я уже сказал, я был в отъезде. Политические вопросы. Я все еще не понимаю – как после всего этого он пошел еще дальше и в открытую связался с Нойстреттер?

– Я сама заставила его это сделать. Для отвода глаз. Об этом не знает никто, кроме Корнеля. Возможно, Уильям поставил в известность герцогиню, не могу сказать.

– Значит, вы с ней до сих пор не виделись?

– Я ей даже не написала. Не могу собраться с духом. И заклинаю вас – ради благополучия девочек не делитесь ни с кем этой информацией.

– Можете на меня рассчитывать. – Оливер приблизил к ней свое лицо. – Слышите меня? Я совершенно серьезен – я хочу, чтобы вы на меня рассчитывали.

По старой привычке сердце Альвы затрепетало в ответ на его слова. И по старой же привычке она его усмирила.

– Благодарю. Не стану отрицать, в последнее время настроение у меня неважное. Добродетель – слабое утешение, когда дом опустел, а те немногие друзья, что у меня еще остались, заняты своими делами. Конечно, меня поддерживают сестры, но поблизости живет только Армида, а я не хочу становиться для нее обузой. – Она встала со скамейки. – Давайте прогуляемся? Расскажите, как у вас дела.

По заснеженным дорожкам парка гуляли и другие пары, юные и постарше. Встречались и дамы, гулявшие вдвоем. Мужчины, обсуждающие затянувшуюся депрессию и ее влияние на их деньги. Дети гонялись друг за другом, играли в снежки и делали снежных ангелов и снеговиков на поляне.

Оливер рассказал, что недавно основал прогрессивный еженедельник «Вердикт» и стал его издателем, редактором и репортером. Это позволило ему делиться своими взглядами и чаяниями в отношении политики страны. В газете он критиковал бизнесменов и политиков, подверженных коррупции, империализму и корпоративной алчности – недугам, которые делали общество местом, непригодным для обычного человека. Его острое перо не знало пощады.